С низкого, затянутого серыми тучами неба хлопьями падал снег. Позёмка то и дело обнажала голую мёртвую землю. «Спи – засыпай, засыпай навсегда…» - пел ветер разорённой стране. Так, наверное, казалось одинокому страннику, бредущему по дороге из старых каменных плит. И пусть он был закутан в плащ с капюшоном, походка выдавала в нём бывалого солдата, привыкшего носить тяжёлую кирасу, а армейский клинок у пояса лишь подтверждал эту догадку.
По обе стороны дороги  то и дело встречались следы прошедшей войны. Позёмка всё силилась замести их, но не могла: слишком много было тел людей и животных, брошенных обозов, сожженных или просто брошенных деревень. Как не могла замести и древнюю, проложенную во времена Империи дорогу из серых каменных плит. Когда-то кесари, правители той Империи правили всей Ойкуменой, а теперь их далёкие потомки грызлись за каждый клочок земли, в то время как варвары, которых страшились, но так и не дождались кесари, всё сильнее сжимали кольцо вокруг «цивилизованных» земель.
Но навряд ли солдат, шагая по зимней дороге, думал об этом. Скорее он мечтал, как доберется, наконец, до людского жилья, сядет за стол в тёмном уголке деревенской таверны, навернёт, впервые, за чёрт знает  сколько дней, горячей наваристой похлёбки, и завалится спать, плюнув на то, что тюфяк кишит клопами – мягко, тепло – что ещё нужно?…
Наконец,  впереди, показалось людское жильё. Деревенька, окружённая высоким частоколом и церквушка немного поодаль. Так уж повелось со времён Кесаря Яроликого – не должно  святое строение среди домов грешных стоять.  Солдат свернул на просёлочную дорогу и направился к воротам. На полпути остановился, отстегнул от пояса мешочек, подбросил его на ладони. Звон если и был, то его заглушил ветер. Странник чуть слышно вздохнул и направился к церквушке, над островерхой крышей которой возвышался грубо сколоченный символ Самопожертвенного Солнца – круг на кресте.
Странник трижды ударил в толстую дубовую дверь. Местным священникам явно не приходилось опасаться грабителей – церковь, напоминающая скорее маленькую крепость с узкими бойницами, была защищена лучше самой деревни. Спустя полторы свечи за дверью раздались шаркающие шаги, и надломленный старческий голос:
- Кто здесь ходит в недобрый час? Время молитвы давно прошло!
- Да рассеются тучи, да осветит тебя Солнце, отче! – ответил странник. Голос у него был хриплый, неприятный, - я всего лишь старый солдат, который возвращается с войны домой, к жене и детям. Денег мало, да и не стоит мне там показываться, со мной в отряде много народу из этой деревни было, но никого в живых не осталось. Может, пустишь в святой дом переночевать?
В двери открылось маленькое окошко, и на солдата уставилось два старческих водянистых глаза. Окошко тут же захлопнулось, скрипнул засов и дверь распахнулась. На пороге стоял высокий старик в чёрных одеяниях с вышитой серебром эмблемой Солнца. На его морщинистом, пронизанном синими жилками лице, отражалось какое-то радостное предвкушение пополам со страхом, левый глаз нервически дёргался.
- Только заплатить тебе всё равно придётся, - сипло заявил священник.
- Не вопрос, - странник с усмешкой передал мешочек свящённику, - забирай всё.
В руках у того лёгкий мешочек неожиданно потяжелел. Святой отец  развязал тесьму, высыпал монеты на ладонь и пересчитал их. Руки его затряслись, монеты со звоном посыпались на деревянный пол. Священник поднял на странника взгляд, полный безумного ужаса. Крестясь, он шёпотом прокричал:
- Из-зыди, нечистый!
Тяжёлая дубовая дверь захлопнулась у странника перед носом. И, усмехаясь неизвестно чему, старый солдат побрёл к деревне.
***
За частокол его пропустили почти без расспросов. Не считать же ими дежурные «Кто таков?» и «Зачем пожаловал?». Посоветовав вести себя прилично, дружинник забрался обратно в свою будку и через десятую часть свечи захрапел. Странник, пожелав ему от души выспаться на том свете, направился к постоялому двору.
В «Жареном гусе», несмотря на поздний час, было шумно и людно. Едва солдат переступил порог, его окатило такой волной звуков и запахов, что на какой-то миг он ослеп и оглох. Помотав головой, он кое-как привёл себя в чувства, снял капюшон и направился к стойке.
Толпа вокруг шумела подобно улью. Кто-то выражал кому-то своё неуважение, кто-то, напротив, клялся в дружбе до гроба, а кто-то даже решался на религиозные споры:
- Да я тебе грю, ик! Говорю, что Солнце супротив  Ночи встал… В бою они сошлись, понятно тебе, дурья твоя башка! Ночь проиграла, и к нам теперь носа не кажет, но Солнце слишком много сил потерял, потому-то небо всегда тучами и затянуто. Ясно?
- Ты не это… Ересь не неси. Это всё наказания за грехи людские. Так ещё Яроликий говорил, вот!
- Яроликий, значит? А если я тебе сейчас по рогам?
- Ах, так!..
Солдат, тем временем, заказал себе эля, и высыпал из неведомо откуда взявшегося кошеля три последние медные монеты. Хозяин грустно посмотрел на них.
- Ночевать тебе не на что, приятель, - нахмурившись, проговорил он, - придётся тебе какую-то работу искать. Ты, вообще, куда путь держишь?
- В Троеполье, - ответил солдат, опустошив кружку.
- Нечего делать тебе в Троеполье. Или ты не слышал? – трактирщик удивлённо приподнял бровь, - там мор прошёл, никого в живых не осталось. И ведь не поветрие какое, главное,  только местных  за пару дней выкосил, заезжих не тронул. И не понять, если ли это кара Солнца, то за что – жили себе люди, как все, праведнее многих, а если  происки Ночных, варваров этих, то страшно тогда уже за нас  становится…
- В общем, чёрт с ним, с Троепольем, всё равно тебе ни до него не добраться, ни дальше. Имперскую дорогу, ну да ты знаешь, пересекает речушка Малиновка. Через эту речушку мост, тоже имперский. Так два месяца назад под тем мостом тролль поселился, никому пройти без «пошлины на ремонт моста» в размере трёх сотен серебряных монет не даёт. Кто пытается пройти, не заплатив, тех он просто жрёт.  Нет, я, конечно, понимаю, зачем он простой народ ест – кушать-то всем хочется, а тролли по природе своей людоеды. Но вот скажи мне, зачем ему деньги? Не знаешь? – дождавшись, пока странник отрицательно покачает головой, словоохотливый хозяин продолжил, - вот и я не знаю. И тролль этот явно не из слабых. На прошлой неделе вот рихтер с отрядом – человек пятнадцать – пытался через этот мост переехать. Человек не бедный, вроде бы, но платить не захотел. Вызвал «чудище на честный бой». Разогнался верхом, воткнул в тролля своё копьецо, тут-то тролль своей палицей и ударил. Рихтера вместе с конём – в кроваво-железный блин.
- А отряд? – смог, наконец, спросить солдат.
- А что отряд? Кто разбежался, кто в лапы нашему же троллю попал, а кто и к нам подался, - трактирщик махнул рукой.
- И насколько велик этот ваш тролль?
Трактирщик задумался.
- Ну, саженей пять в высоту и три в ширину. Ты что, задумал с ним тягаться? С ума спрыгнул? Я же тебе говорю – рихтера – в кровавый блин!
- Рихтер, не рихтер, - усмехнулся солдат, - а попробовать стоит. Бесплатным ночлегом обеспечишь?
- Да если ты этого тролля убьёшь, я не только ночлег предоставлю, я тебе до гроба обязан буду! – широко улыбнулся трактирщик.
«Вот только не победить тебе ни за что» - хотел добавить он, но в этот миг обычное, непримечательное и незапоминающееся лицо солдата как-то изменилось. Щёки втянулись, глаза ввалились, губы исчезли. Дохнуло холодом.
- До гроба, говоришь? Будь по-твоему. Когда чудовище умрёт, ты продашь свой трактир, деньги раздашь беднякам, а сам в паломничество пустишься. Пойдёшь на самый юг, к Кресту Самопожертвования. Питаться будешь лишь сухим хлебом и водой. Будут терзать тебя болезни разные. И каждый день ты должен будешь начинать с молитвы, которой я тебя сейчас научу… Вот так. И лишь когда ты до креста дойдёшь, ты отдашь мне свой долг. А умрёшь ты после этого или нет – тебе самому решать…
На мельчайшую долю свечи в глазах у трактирщика потемнело, и тут же он увидел перед собой вполне нормальное, человеческое лицо странника.
- Эй, хозяин, с тобой всё в порядке? – улыбаясь, спросил тот, - Я, кажется, спросил, где могу найти свободный тюфяк.
- Н-направо, по коридору, - трактирщик неопределённо махнул рукой.
Солдат ушёл, а хозяин «Жареного гуся» всё смотрел ему вслед. И в голове крутилась какая-то нелепица. «Солнышко, солнышко, выйди из-за тучек…».

***
Ещё не пропели вторые петухи, а солдат уже шагал по имперской дороге к мосту через реку Малиновку. За ним шагала вся деревня, от мала до велика, все хотели посмотреть на смерть дурака, вызвавшегося на схватку с троллем. Или, если случится чудо, и Солнце будет на стороне сумасшедшего…  Да нет, не будет такого. Вот, и дождь с утра припустил – недобрый знак. Только священника не было, но на старого мошенника и пьяницу всем было наплевать.
Лицо странника, как и вчера, скрывала тень капюшона. И вот что удивительно – никто,  даже трактирщик, единственный, кто говорил со странным пришельцем, не мог вспомнить его. А если пытался покопаться в памяти по просьбе друзей, то хватался за сердце и нёс какую-то околесицу про черепа, «солнышко» и «тучки», так что от него быстро отстали.
К полудню дошли до моста. Солдат вышел вперёд, деревенские столпились позади.
- Эй, образина! – крикнул, не доходя  саженей четырёх до моста, странник, - выходи силой мериться! Посмотрим, чей мост будет!
Земля вспучилась, затем прогнулась, тяжело ухнула и исторгла из своего чрева чёрную, как смоль,  махину, наряженную в проржавевший доспехи времён Империи. Тролль  поправил тяжёлый легионерский шлем, сползший на морду до самого свиного рыла, уставился на солдата маленькими белыми глазками и тут же замахнулся, как минимум, семипудовой палицей.
- Сразу вот так? – усмехнулся солдат, уходя на полметра в сторону и уклоняясь от удара, - а поздороваться?
- Вот тебе моё «здрасте»! – рявкнула тварь, замахиваясь для нового удара, - отдохнул денёк, называется!
Почти половину свечи селяне наблюдали удивительное действо – тролль замахивался, бил, но за миг до удара их незваный герой смещался чуть в сторону. И никто из них собирался уступать.
- Хватит, - сказал воин, когда догорела пятая свеча – разве ты не понял, что перед тобой не  человек?
- А кто же тогда? – тролль огрызнулся, - фея?
И нанёс удар, от которого странник не стал уклоняться.
Толпа ахнула. А когда разглядела сквозь поднявшуюся пыль, что произошло, ахнула повторно, ещё сильнее. Со стороны это выглядело так, будто бы тролль от нечего делать, аккуратно положил палицу на голову противнику. Или, пуще того, просто держит её в ладони над головой солдата.
Великан непонимающе посмотрел на палицу, замахнулся было ещё раз, чтобы точно размазать этого странного типа по земле, но тут странник как-то неестественно дёрнулся, выпрямился, что-то в нём хрустнуло, и весь его облик рассыпался в прах.
Звякнул о камень меч. Там, где мгновение назад стоял солдат, возвышался голый человеческий костяк, объятый языками серого пламени. Тролль задрожал и попятился. Скелет же подобрал клинок (на который тут же перекинулось серое пламя), подошёл к великану вплотную и легонько коснулся его. Великан рухнул ничком, а навья обернулся к толпе и, найдя пустыми глазницами трактирщика, указал на него:
- Я выполнил свою часть уговора! – навья не раскрывал рта, его голос звучал будто со всех сторон, - теперь твой черёд! А вам, всем, нужно будет выбрать нового священника, не стяжателя и не пьяницу!
Навья повернулся и зашагал прочь, по дороге на Троеполье,  а люди смотрели вслед, и не могли понять – то ли это знак Солнца-Всетворца, то ли Ночные их путают. Конечно, вскоре каждый из них истолковал всё по своему разумению. И лишь через много зим, после возвращения из паломничества бывшего трактирщика Игреи, многие изменили своё мнение. Но это уже совсем другая история…

***
Отец Яков тащился по опустевшему Троеполью. Молитвенник в футляре, единственная его ноша, тянул к земле как мешок с сырой глиной. Проклятые семь серебряников. Что он только с ними не делал. И под осиной закапывал, и под дубом, и под ясенем. И в воду бросал. Без толку. Каждое утро мешочек, тот самый, с красной тесьмой, с семью серебряными монетами оказывался на столе в его комнатушке. Поломал  стол и сжёг обломки – мешочек стал появляться на полу.
Семь серебряников. Стоимость отчитки умершего. Навья хотел упокоиться? Ну что ж, будет ему упокоение.
Вот и кладбище. Всех умерших похоронили, отчитывал какой-то заезжий священник. Но неужели он не видел, что творится вокруг? Тут же везде тени Ночных! Эх, вот что этих бедолаг погубило, не к Солнцу они ушли. Они вообще никуда уйти не могут. Пока эти твари голодны, пока не утащили к себе, в вечную Ночь, достаточно грешных душ, они даже праведников, не то, что простых умерших, к Солнцу не пропустят.
Ладно, чёрт с ними, с Ночными. Не за тем я сюда явился.
Отец Яков открыл молитвенник, пролистал его, нашёл «Оберег от Ночных» и звучно прочитал его. Теперь тени ни при каких обстоятельствах не могли увидеть его. Нужно было продолжать поиск могилы, в которую залёг навья.
Десятая свеча догорала, когда это случилось. Отец Яков с облегчением вздохнул  и начал зачитывать «Об упокоении и вознесении». Но едва лишь он зачитал строку «Да воздай ребёнку твоему грешному по делам его», из могилы высунулись две костяные, объятые серым пламенем руки, и крепко схватили священника. И тут же, будто по зову, тени Ночных налетели на отца Якова со всех сторон.
Костяные руки отпустили тело, и изголодавшиеся  тени потащили его в Ночь вместе с душой.
«И да упокоятся тела и вознесутся души. Конец» - тихо проговорил кто-то незримый. Тучи на миг рассеялись, и от земли к небесам устремились десятки незримых потоков, освобождённых душ.

***
Игрея шагал через пустошь. Здесь тоже никогда не показывался Солнце, небо всегда было сплошь затянуто серыми тучами, но здесь было сухо и жарко, как в банях южан-угуров. Сколько зим минуло, с тех пор как он покинул их не слишком гостеприимные земли? Пять? Десять?  Паломник не помнил. Тем более он не помнил, сколько времени прошло с начала его путешествия, когда навья определил его путь. Он даже не знал, сколько бродит по пустыне. Никто не стал помогать ему на последнем этапе его пути. Не было проводников, знавших Последнюю Пустошь.
Зачем туда ходить? Там же ничего нет…
Ну да, только, будто  бы, где-то там есть огромный каменный крест, на котором , вроде бы, распяли какого-то бога. Или он даже сам себя распял для спасения мира. Ну и что?
У южан было много богов. Старые были забыты давным-давно, новые «поколения» божеств сменяли друг друга…
Но даже сомневаясь, Игрея упорно шёл к цели, и каждый новый день как с молитвы начинал с въевшийся в сознание фразы: «Солнышко, солнышко, выйди из-за тучек…».
И однажды утром Игрея,  или Иоганн, как назвал его рихтер Клаус когда-то очень давно, на полпути до Последней Пустоши, ещё перед Великим проливом, нашёл Крест, на котором был распят Солнце. Исполинский холодный монолит посреди раскалённой пустыни. Он прислонился к нему спиной, поглядел на восток и тихо прошептал:
- Солнышко, солнышко, выйди из-за тучек…
…………………………..
И впервые за сотни, а может и тысячи лет, Солнце на небесах предстал взору живых.
Игрея улыбнулся ему, набрал в пустую флягу воды из родника, пробивающегося из-под основания Креста, и двинулся в обратный путь.